Борис Копейкин: проклятая фотография

09.11.2012

(Пока оценок нет)

Загрузка...

На двадцатилетние великой победы ЦСКА над «Барселоной» корреспонденты отозвались десятками интервью. Дозвонились до всех — отдававших, забивавших, тренировавших.

Забыв на наше счастье про 66-летнего Бориса Копейкина. Человека для ЦСКА легендарного. Приложившего руку и к той победе — в качестве ассистента главного тренера.

С «Барселоны» и начали.

***

— Что сохранила память?

— Перед игрой генеральный директор клуба Мурашко пообещал за выход в полуфинальную группу 25 тысяч марок каждому. Немыслимые цифры! Футболисты обалдели. Неожиданно кто-то подал голос: «А может, долларами?» Мурашко махнул рукой: «Ладно». Он не предполагал, что пройдем «Барселону». И когда в раздевалке все поздравляли друг друга с победой, лишь Мурашко пребывал в растерянности. Голову ломал — где ж искать деньги?

— Говорят, полгода расплачивался.

— На всем экономил. Вызывает меня: «Напиши, кто сколько минут сыграл в этих матчах, какие были оценки». Раньше их тренеры выставляли за каждую игру. Получил «пятерку» — 100 процентов премии, «четверку» — 80. И Мурашко все скрупулезно высчитывал. Так что целиком 25 тысяч перепало немногим. Он даже Костылеву от той суммы урезал половину!

— «Барселона», поведя 2:0, бросила играть?

— Чувствовалась вальяжность. К примеру, при «стандартах» наших плотно не держали. Так Машкарин с углового им второй положил. До этого у Бушманова мяч киксанул прямо за шиворот Субисаррете. А Карсаков забил пяткой. Оставалось еще полчаса, но «Барселона» собраться уже не смогла. После игры Корнеев, выступавший за «Эспаньол», влетел в нашу раздевалку: «Вы хоть представляете, что натворили?!»

— Почему вы с Костылевым не сработались?

— Как вообще он очутился в ЦСКА? Сказал Садырину, что приведет в клуб молодежь — Радимова, Хохлова, Шукова. Через полгода Федорыч, уходя в сборную, попросил меня и Сашу Кузнецова помочь Костылеву, которого поставили главным. Но тот не особенно в нас нуждался. Гнул свое. Удивляло, что на тренировках никакого разнообразия. Весь сезон изо дня в день долбил одно и то же. Это не Садырин, который старался не повторяться. Потому и ребятам у него было интересно.

Летом 1993-го у Костылева окончательно испортились отношения с Мурашко. Конфликт тянулся с премиальных за «Барселону». Костылева убрали, команду принял я.

— Вы Хохлова вспомнили. Почему в ЦСКА его тогда считали бесперспективным и чуть не продали в Израиль?

— Это Димка на меня прет, что его не ставил. Но как выпущу на поле футболиста, если он сам играть не хочет? Твердил будто заклинание: «Отпустите домой. К маме и жене». Хохлову было 18, супруге на год меньше, беременная. Жила в Краснодаре. Футбол для Димы в тот момент отошел на второй план. Позже Мурашко говорит: «Может, в Израиль парня пристроить? Хоть заработаем». Он полсостава успел распродать, но содержать команду почему-то было не на что. И однажды заявил: «Все, заканчивай. Главным станет Тарханов, он спонсоров обещал привлечь».

— Зато Садырин в 1989-м, чтобы расплатиться с игроками ЦСКА, предложил скинуться тренерскому штабу. Все согласились?

— Да! Ситуация была безвыходная. Садырина только назначили. Помощником он позвал меня. Приезжаем в манеж на первую тренировку, у стеночки футболисты сидят. На поле выходить отказываются: «Нам должны премиальные за десять матчей прошлого сезона. Пока не рассчитаетесь — тренироваться не будем». Многие не скрывали, что деньги получат — и разбегутся. Устали от пустых обещаний прежних руководителей.

— Мы прикинули: 10 матчей, по полтиннику за победу тем, кто постоянно играл в составе, — продолжил Копейкин. — Это человек 15-16. Федорыч сказал мне: «Передай ребятам, что завтра расплатимся». Дальше собрал тренеров, начальника команды, администратора: «Братцы, снимайте деньги со сберкнижек». Все поехали и сняли, у кого сколько было. Футболисты узнали об этом не сразу, но жест оценили.

— Клуб все компенсировал?

— Конечно. Команде помогал зам по тылу. Была налажена схема — через армию на каждого выписывали мебель. По три-четыре гарнитура. Талоны на них относили в магазин нужному человеку, получали деньги — а мебель уезжала в южные республики. Из этих денег в ЦСКА и премиальные выплачивались. Мы у ребят спросили: «Сколько вам надо, чтоб выйти в высшую лигу?» — «50 рублей за победу дома, 100 — на выезде». Договорились. Как они полетели! В первой лиге разнесли всех! Садырина в команде любили. Он даже к Татарчуку подход нашел.

— Почему «даже»?

— Тяжелый у Володьки характер. Необщительный, упертый. Скажешь слово поперек — еще назло сделает. Но Федорыч поболтает с ним, даст легонько пинка под зад — и Татарчук уходит счастливый. У них была компания — Татарчук, Брошин, Масалитин, Дима Быстров. А у Садырина как? Сыграли в субботу. Воскресенье — выходной, понедельник — восстановительная тренировка. Эти два дня Федорыч проводил в Ленинграде. На третий возвращался, расспрашивал. Как-то уточняет: «Все были трезвые? И Быстров?»

— А вы?

— Замялся. Говорю: ты же и сам догадываешься, но шум не поднимай. На разборе Садырин поворачивается к Быстрову: «Ты почему вчера поддатый на тренировку явился?» Дима округлил глаза: «Я? Поддатый? Да это Борис Аркадьевич пьяный был!»

— Что Садырин?

— Не стал развивать тему, но после разбора спросил: «Это правда?» — «Нашел, кого слушать». Подхожу к своему номеру — навстречу Быстров: «Аркадьич, извини. Мне деваться было некуда».

— С Садыриным вы могли поспорить?

— Когда мы с Сашей Кузнецовым делились соображениями по отдельным позициям, Федорыч говорил: «Докажите». Что-то объясняем. И вдруг Садырин: «Пишите кровью!»

— Ох.

— Мы брали красный фломастер. Так и пошла традиция — писать для Садырина свой вариант красным цветом.

— За год до встречи с Садыриным вы тренировали ЦСКА-2. В вашей команде играл Карпин.

— Да. К тому моменту он успел год отслужить в Эстонии. Валера выделялся, но пробиться в основу ЦСКА ему было сложно.

— Карпин и тогда был с гонором?

— Да что вы! Он же солдатик. Держался тихо, скромно, никуда не лез. Это Тимерлан Гусейнов отличился. Был такой форвард, лучший бомбардир чемпионата Украины. А в 1988-м его в воспитательных целях перевели в ЦСКА-2. Игра в Раменском. Мы атакуем, Гусейнов открывается. А парень пасует в другую зону. Так Гусейнов несется к нему и бьет кулаком в лицо!

— За что?

— Обиделся, что ему, великому, передачу не дали. Судья момент прохлопал, но я крикнул, чтобы остановил игру и удалил Гусейнова. В роту его отправил.

***

— Вы ведь игроком были не самым мягким…

— Играли как-то в Киеве. Бежим с Веремеевым в центре. Он помедленнее. Незаметно бьет мне в кадык. Пока я захлебывался, он мяч подхватил. Так я этот фокус в Венгрии повторил, дал какому-то мадьяру. А судья увидел. Сразу красная.

— В Киеве, говорят, эти вещи отрабатывали. Правильно дать в штрафной по печени. Наступить на ногу при угловом.

— Киевляне вообще были своеобразные. Когда играл с ними, всякий раз поражался, как же орут друг на друга. Обзывают страшными словами. Матч закончился — опять лучшие друзья. А страшнее киевских подкатов ничего не было. Примешь мяч — Решко или Фоменко уже летят сзади, в кость. Только подпрыгивай.

— Не отмахивались?

— Один раз отмахнулся — когда с «Нефтчи» играли. 9 ноября матч в Москве, так они 6-го прилетели. Для них игра ничего не решала, и ребята три дня отрывались на полную катушку. Какой-то молодой, самый трезвый, в Дударенко снегом бросил — его удалили. Я два забил. Думаю — добью их во втором тайме и нагоню в списке бомбардиров Гиви Нодия. И тут азербайджанец мне чуть глаз не выцарапал. Я руку-то его откинул — а судил Круашвили, грузин. Он тоже помнил, кого я в бомбардирах тесню. И мне красную!

— Вы Решко упомянули. В курсе, что он баптист?

— Впервые слышу. Мы вместе в Америку ездили — там Решко не проповедовал. Вот что он полковник милиции, это я знаю. Из игроков набожный был Абдураимов, нас в Иране вместе поселили. Время выходить на матч — а у него молитва.

— Нам рассказывали, у вас был сумасшедшей силы удар.

— До Красницкого и Абдураимова мне далеко. Или Ларин в московском «Динамо» — он нашему Шмуцу забил с центра поля. Прямым!

— Надо же.

— Я в 1967-м служил в Хабаровске, от скуки стал все делать левой. Ел левой, писал левой. По воротам бил левой — и за год удар натренировал лучше, чем правой. А уже в ЦСКА Толик Фирсов, знаменитый хоккеист, мне говорит: «Обрати внимание, как мы начинаем матч. Специально в маску чужому вратарю бросаем. Раз, другой — и он всю игру будет мордой дергать, на замах реагировать. Поэтому забиваем по 10 шайб».

— И какая вам, футболистам, польза от такого совета?

— Мы тоже практиковали. На первых минутах штрафной — заряжаем в «стенку», да посильнее. Чтоб потом человек от замаха съеживался… А с Красницким я первый раз столкнулся, когда еще за Челябинск играл. «Пахтакор» был в нашей зоне. Штрафной, никто в «стенку» вставать не желает. Молодых туда затолкали. Зажмурились, Красницкий разбежался… Откатил в сторону, забили гол — а мы всё стоим, одно место бережем.

— Самый нелепый гол, который видели?

— Играл за Хабаровск в Петропавловске-Камчатском. И вот момент — на одиннадцати метрах получаю мяч. Вокруг ни одного защитника. Переложил на левую, с места бью. Мяч в перекладину, вратарю в затылок, снова в перекладину, снова в затылок… Три раза — и в сетку!

— Фантастика.

— Народ лежал. Еще гол Шмуца в свои ворота не забуду — я же тогда был на поле. Леня хотел Поликарпову бросить мяч, замахнулся — а того закрыли. Он на другую руку мяч перекладывает — и ошибается. Стоял метрах в двенадцати от ворот. Мяч по грязи катится к ленточке, Шмуц за ним. Вместо того, чтоб выгрести в сторону, с ним вкатывается в сетку. На табло написали — «Шмуц, в свои ворота». Так 0:1 и проиграли.

— Правда, что после этого Шмуц как вратарь сломался?

— Да. Он и прежде был особенный. Почти не падал, например. Вот Астаповский — летал! А уж если кураж поймает, его вообще не пробить. Причем для этого Остапу достаточно было увидеть на трибуне симпатичную девицу. Выходя на поле, он всегда искал глазами какую-нибудь барышню. Говорил: «Сегодня буду играть для нее!»

— Шмуц жив?

— Вот про кого ничего не знаю, так это про него. Уехал в Киев, работал с мальчишками в СКА. И пропал.

— Мы недавно смотрели чемпионский состав ЦСКА 1970 года. Ужаснулись — одни покойники.

— Как-то наткнулся на общий снимок 1972 года. Присмотрелся: Архангельское, лавочка. В центре мы с Плахетко. А вокруг — из живых уже никого. Мистика какая-то, проклятье! Шестернев, Капличный, Истомин, Поликарпов, Уткин, Астаповский… Я эту карточку изорвал. Марьяну позвонил: «Найди фотографию, приглядись». Он тоже обомлел. И тоже порвал.

— Поликарпова, по слухам, омоновцы забили до смерти. В 51 год.

— Он жил на Автозаводской, пошел в пивную. Тут облава, забежали омоновцы. Всех укладывают. Дали ему дубиной, бросили в милицейскую машину. Но видят — вроде не рвань какая-то. Выкинули в снег.

— Замерз?

— Нет, соседка узнала. Отвезли в больницу, там умер.

***

— Тренером ЦСКА в чемпионском 1970-м был Валентин Николаев. Что за человек?

— При Боброве ты мог рюмку выпить, спалиться — так тебя специально в состав включали: «Отмазывайся!» А Николаев — другой. По домам ездил с проверками. Берет начальника команды — и вперед.

— И к вам наведывался?

— Как-то явился — а я сплю. Дверь открыл в трусах. Он посидел-посидел, к начальнику поворачивается: «Здесь нормально. Теперь к Астаповскому». Объезжал всех по кругу. В том же 1970-м был смешной случай. Вернулись из Минска, утром в баню сходили и решили пивка попить. Шагаем по улице Горького, а мимо в троллейбусе с авоськой яблок едет Николаев. Нас из окошка увидал, выскочил на ближайшей остановке и пошел следом.

— Что-то заподозрил?

— Да. Мы пришли на квартиру к Дударенко, Масляева послали в магазин. Мается он в очереди, и тут Николаев: «Давай-ка, веди к остальным». Звонок, мы открываем… Сюрприз!

— Бранился?

— Нет, у нас же на столе еще ничего не было. Просто сказал: «А ну по домам!» И мы грустные разъехались. Зато потом одержали четыре победы подряд, сравнялись по очкам с «Динамо» и в Ташкенте играли золотой матч. После Николаев часто повторял: «Если б я вас тогда не разогнал, до чемпионства бы не дотянули!»

— Все было чисто с переигровкой в Ташкенте?

— Мы в перерыве пришли в раздевалку. Сидим потухшие. Горим 1:3. Николаев говорит: «Вы уж не раскисайте, чтоб шесть не пропустить, не позориться…» А динамовская раздевалка рядом — все слышно. Те радуются, кричат.

Я второй год был в команде — может, что-то от меня скрыли. Но и Шестернева, и Капличного, и Федотова расспрашивал. Все руками разводят: с чего Бесков взял, что какие-то картежники исход решили? С таким сценарием игры не сдаются. Я до сих пор подробности помню — при счете 1:3 «Динамо» пяток могло забить. А затем Истомин вдоль штрафной покатил, Федот набежал — под планку! Взбодрились. На часы смотрим — еще успеем? Меня сбили, Бахрамов не дал пенальти. Через минуту точно так же валят Федота — второй момент судья пропустить не мог. Так Поликарпов пенальти бить не хотел!

— Толкали его?

— Да. Упирается — чуть ли не борозда остается. А мы: «Володенька, ты только разбегись, и по прямой бей». Он и попал — мяч еле-еле скакал по траве.

Министр обороны Гречко как раз из Швеции летел. В самолете ему записочки передавали со счетом. Как стали мы проигрывать 1:3, порученца прогнал: «Больше не приноси!» А дома дочери встречают: «С победой» — «Какой победой?!»

— Что получили за чемпионство?

— По звездочке. Приемники ВЭФ-201. Плюс путевки в любой санаторий Советского Союза. Но я домой в Челябинск махнул и на родину жены, в Хабаровск.

— Кто еще из крупных военачальников был близок к команде?

— Маршал Соколов частенько заглядывал. Знаем, вот-вот должен быть. Николаев установку задерживает. Сидим, ждем. Все нет и нет. А для Николаева это трагедия — у него установки по полтора часа. Общая, по линиям, по звеньям, по каждому… Одно и то же! Не дождавшись, начинает. Тут Соколов заходит. Николаев поворачивается — и все по новой, уже для маршала.

— С Тарасовым тоже было много смешного?

— Прилетели в Дамаск. Тарасов у сборной Сирии по тяжелой атлетике отобрал все штанги, блины — нам приволок. Те приходят на тренировку — а работать нечем. Мы под кроватями блины держали.

— Сколько они весили?

— По 20 килограмм. Сажает одного игрока на другого, нижний ведет мяч, а у второго блин в руках. Тарасов кричит верхнему: «Что сидишь? Двигайся!» И ты этим блином туда-сюда вращаешь…

— Ого.

— По голове нижнему, случалось, попадали. По свистку блин передавать надо. Вдруг окрик Тарасова: «Ты как передаешь?! Должен неожиданно бросить!» И ловишь двадцать кило. Чудил прилично. Все время с рупором на тренировке. Потом раз — усаживается.

— На землю?

— За ним Коля Кузнецов, администратор, со стулом ходил. Тарасов садился, не оглядываясь. Попробуй, не успей подставить. Тарасов идет: «Кто за мной — три кувырка!»

— Почему?

— Чтоб все впереди были, каждого видел. Мы помнили, как он Николаева наставлял: «Валя, гоняй их! Гоняй! Кто выживет — с тем работай». Я разок кувыркаться отказался, а Тарасов в стороне был. Стоим с Бубукиным, вторым тренером, препираемся. Подходит Тарасов: «Валя, в чем дело?» — «Да вот Борис не хочет кувырки делать».

— И что?

— Так он Бубукину приказал кувыркаться. Из-за того, что тот меня не заставил. Бубукин мнется. Мы смеемся, подначиваем: «Борисыч, давай». В итоге меня с тренировки выгнали. Тарасов передал через администратора: все вечером отдыхают, а я должен выйти и тренироваться. Один.

— Вышли?

— Да. Поставил в ворота пацана, бил ему. Мешал рабочим поле подсеивать. А Тарасов звонил, проверял: явился ли? Назавтра партсобрание. Меня, Дударенко и Роднину должны в партию принимать. Тарасов мне рекомендацию писал. А тут подзывает: «Принеси-ка назад». Изорвал ее и в урну бросил.

— Как быть?

— Эх, думаю. Мне Капличный написал рекомендацию, Тарасов и комсомольская организация. Где еще одну брать, если Тарасов свою порвал? Пошел к Федоту — «Готов?» — «Готов».

— В команде, кстати, знали про его роман с Любой Бесковой?

— Да, хоть он не афишировал. Слышали, что родители хотели их раньше переженить, но Люба вышла замуж за Вотоловского. А годы спустя снова с Федотовым стала встречаться. У них свой круг был, богема. Хотя однажды Люба мужа ко мне приревновала.

— Дали повод?

— Я гол забил — и Федот бежит ко мне. Так расцеловал от радости, прямо взасос. А вечером домой приходит, губа синяя. Оттопыривается. Жена накинулась: «Ты с кем целовался?» — «Копейкин засосал…» Не поверила.

— Так как партсобрание прошло?

— Телевидение понаехало — не нас снимать, а Иру, понятное дело. Говорят: давайте эти двоих принимайте поскорее и займемся Родниной. Я уже научил Генку Цыганкова и Борьку Михайлова, какие мне вопросы задавать.

— О чем они должны были спрашивать?

— О правах и обязанностях коммуниста. Дударенко встал, заготовленную речь забыл. Мучился-мучился, потом — бух! Потух. «Да пошли вы все, — шепчет. — Не принимайте…»

— Но приняли?

— Конечно. Разволновался, объясняют, Володя. А Бубукин про меня высказался — хороший, мол, парень, но вот вчера его Тарасов с тренировки выгнал. И встает Гомельский. «Кого мы в партию берем?!» — кричит.

— Чем кончилось?

— Все «за», один Гомельский против. Тем же вечером в Архангельском тренировка. Тарасов перед строем: «Борис отныне коммунист, давайте поздравим. Повезло ему, что меня на собрании не было».

— У Тарасова и не могло ничего получиться в футболе?

— Думаю, нет. Все великие тренеры молились, чтоб ничего не вышло. «Если Тарасов случайно выиграет медали, нас вообще разгонят!»

Знаете, почему он взялся за футбол? Ему Гречко пообещал генерала дать, если с ЦСКА в тройку войдет. До Канады новость дошла, что Анатолий Владимирович футболом увлекся — приехали репортеры. Стоят за воротами. А погода жуткая — снег с дождем, грязища. Юрка Чесноков проходит по флангу, я бью. Тарасов взвился: «Юра, вешай мне!» Чеснок ему еле катнул — Тарасов в падении головой, проехал по лужам на животе: «Так!» Снег хватает, размазывает по лицу — вот! Канадцы только щелкали…

Полетели мы в Ташкент без Тарасова. Бубукин за главного, говорит — забудьте все, что слышали от Анатолия Владимировича. Играйте как играется. Ну я три и забил. Обошел по голам Блохина. Возвращаемся в Москву, Тарасов меня встречает: «Сейчас к тебе внимание повышенное, необходимо работать больше. Давай-ка сто рывочков по 30 метров». Гонял, пока Блохин меня не обогнал. Лишь тогда отстал.

— Милые слабости легендарного тренера.

— У Тарасова их хватало. К примеру, запрещал пасы назад и поперек. Увидел, как один хоккеист другому шайбу прокинул между коньков. Стал меня учить: «Ты мяч ему бросай между ног, пока он разберется». Дает пять кувырков. Ты ищешь глазами, где посуше. Он этот взгляд заметил: «Смотри, как надо!» И животом — в самую грязную лужу. В Сирии у него другой фокус был. Плетемся потные с тренировки. А Тарасов: «Что, мальчишки? Пошли в ресторан!» Так и топаем, не переодеваясь. Народ пугается.

***

— В песню Высоцкого попало — при Мамыкине в ЦСКА был «разврат и дебош». Так?

— Нет. Но Мамыка был сам по себе, очень уж угрюмый. Мы в основном с Колей Маношиным общались, его помощником.

Меня из ЦСКА отчисляли три раза. 1973 год, собрание. Николаев отчитывается — и в конце: «Таких-то надо выгнать из команды». А мы смотрим — уже смена ему сидит в этой комнате. Николаева при нас убирают — назначают Агапова. Он говорит: «Всех оставляю».

В 1974-м Агапова увольняют — тот на прощание человек восемь за собой цепляет: меня, Капличного, Астаповского… Приходит Тарасов: «Все остаются».

— А третий?

— Это Мамыкин ко мне Астаповского подсылал: «Побеседуй с Борисом, пусть заканчивает играть». Потом сам подошел: «Борь, может, хватит?» Нет, отвечаю. Еще не наигрался. Только побеседовали — самого Мамыкина снимают! Главным опять стал Бобров.

— Из-за чего у вас вспыхнул с ним конфликт?

— История такая. 1977 год. Предстоял выезд по маршруту Тбилиси — Ереван. В Тбилиси вели 2:0, но не удержали победу. После матча мне, капитану команды, устроили разнос. Дескать, что ты за капитан, если не в состоянии повести команду за собой?! Я вспылил: «За повязку не держусь. Хотите — забирайте».

— Сняли?

— Да. Назначили Ольшанского. Едем на автобусе в Ереван. Тренировал «Арарат» Эдик Маркаров. И Бобров договорился с ним на ничью. Но в планы посвятил не всех. По крайней мере Астаповский, Чесноков и я об этом понятия не имели. Первый тайм 0:0. В начале второго Чесноков быстро забивает два гола. А затем я метров с сорока по ветру заряжаю в «девятку». Подлетают игроки «Арарата»: «Боря, ты что?! У нас же уговор на ничью». — «Впервые слышу». Они не верят: «Как ты, самый старый в команде, можешь не знать?!»

— Что дальше?

— Мы с Чесноком встали впереди. Назад не отходим, мяча не видим. Армяне атакуют, отчаянно бьют по воротам — Остап все тащит. Бобров посылает к нему помощника: «Передай, чтоб пропустил».

— Передал?

— Да. Остап отвечает: «Если вам нужно было пропускать, поставили бы Радаева. А я на глазах Симоняна позориться не хочу». Никита Палыч был главным тренером сборной и сидел на трибуне. Два мяча «Арарат» все-таки отыграл, на большее не хватило.

— Скандал?

— Да какой! В тоннеле под трибунами кто-то из игроков «Арарата» ударил Боброва. Нам тоже едва не перепало. Заходим в раздевалку. Вроде выиграли — но тишина гробовая. Вскоре появился Маркаров. Казалось, Боброва он готов разорвать. Материл его последними словами.

— А Бобров?

— Молчал. Маркаров к нам обернулся: «Ребята, к вам претензий нет. Это он виноват». И указывает на Боброва. Я по дороге в душ тоже не удержался: «Всеволод Михалыч, посмотрите, что творится? А вы еще меня из капитанов снимаете».

Весь Ереван знал, что должна быть ничья. Поэтому болельщики на «Раздане» устроили погром. На трибуне армейские дублеры сидели. Игра завершилась — сели в автобус, нас ждут. Так стекла перебили, двери отжали и давай ребят метелить. Те в нашей раздевалке укрылись. А народ в нее начал ломиться. Кто-то кричит: «Где милиция?!» Мы же, недолго думая, вырвали в душевой алюминиевые дуги и приготовились обороняться. Четыре часа просидели в раздевалке, пока болельщики не разошлись.

— Продолжение было?

— Да. ЦСКА и «Арарату» с интервалом в несколько дней предстояли матчи в Ленинграде. Сошлись на том, что мы проигрываем «Зениту», а с «Араратом» он скатает ничейку. И вроде как все квиты. Однако «Зенит» со счетом 4:1 прибил и нас, и «Арарат». Маркарова сняли.

— Это был ваш последний сезон в ЦСКА.

— Да, на собрании перед отпуском Бобров сообщил: «Мы решили, что тебе пора закончить». Хотя у меня в 31 год сил было полно. Дали сутки на размышление, что делать дальше. Вариантов несколько — ГДР, Венгрия или армейские команды из Ростова и Хабаровска.

— Почему выбрали Венгрию?

— Посоветовал знакомый, который там служил: «Будапешт — город сказочный. А главное — три ковра привозишь и «штуку» рублей получаешь. Это не сервизы «Мадонна» из ГДР возить…»

— У каждой страны своя «фишка».

— Из Венгрии в Союз официально разрешалось провозить три ковра. Чем чаще ездишь — тем выгоднее. Поэтому под любым предлогом старались вырваться домой. С женой можно было в разные дни уехать — тогда за раз шесть ковров получалось. Сдавали их во Львове, там уже ждали.

— Были футболисты, которые ничего не возили?

— Я таких не встречал. Сюда тащили всё — мохер, парчу, плащи. А за границу — черную икру. В любой стране в ресторанах шла на ура. В Иране же ценились пластинки с азербайджанскими народными песнями и духи «Красная Москва». У одного игрока сумка была забита этим добром. Там на рынке все сдавал.

Первые мои поездки за границу с ЦСКА — Бирма и Пакистан. Полтора месяца на сборах. Меня опекал Юра Вшивцев. Сразу уточнил: «У тебя цель какая — подарки купить или заработать?» — «Конечно, заработать». Я только женился, квартира пустая, надо обставлять. Столом нам с женой служил чемодан, а стульями — раскладушка за 13 рублей. Две алюминиевых ложки и вилки я в кафе заиграл. В магазинах же ни черта не купишь.

***

— Почему вы провели всего шесть матчей за сборную?

— Шесть официальных. На самом деле — больше. Сборная каждый год после сезона проводила месяц-полтора в турне по Южной Америке. Играли с местными клубами. Чтобы футболисты не валяли дурака и не позорили Советский Союз, ввели правило: полностью премиальные в этих поездках платили при условии, что мы набирали 50 процентов очков. Так что настрой был.

— Премии-то хорошие?

— Из расчета 80 долларов за страну. Неважно, одну игру провели или пять. Помню, возвращались из поездки по Южной Америке. Летели через Нью-Йорк «Аэрофлотом». В самолете подзываем стюардессу: «Водка-то есть?» — «Да, «Столичная», три ящика». Когда набрали высоту, спешим к ней. И вдруг: «Опоздали, мальчики. Всю купили». Мы в шоке. А спустя пару минут Шестернев пошел по салону и каждому «Столичную» раздал. Любил Алик широкие жесты. Да и мог позволить. Ему же немцы приплачивали как представителю «Адидаса».

— Самый известный футболист, с которым менялись майками?

— Пауль Брайтнер. 1972 год, товарищеский матч со сборной ФРГ. Мы 1:4 сгорели. Я случайно Брайтнеру локтем нос разбил. И когда майками поменялись, его с третьим номером была залита кровью. Еле отстиралась.

— Как сложилась судьба?

— Когда впервые надел ее, политработники попросили отпороть немецкую эмблему. Жена срезала. А в майке этой долго еще тренировался. Материал-то качественный, прочный. Это наши майки после стирки растягивались так, что декольте до пупа.

— О Брайтнере вратарь Тони Шумахер в книге «Свисток» писал: «Он участвовал во всех похождениях, но при этом на следующий день бегал как заведенный. А те, кто пил вместе с ним, полумертвые ползали по полю». Вам такие встречались?

— Брошин. Из нашего поколения — Шестернев. В ЦСКА раза два или три на моей памяти его объявляли во всесоюзный розыск. Алик пропадал на неделю, и все. Искали по гостиницам, ресторанам — бесполезно. Но перед игрой возвращался. Его развод с женой, Татьяной Жук, надломил. Да и отказывать он не умел. «Давай выпьем?» — «А давай…» В 1974-м Алик был играющим тренером в ЦСКА. На сборах в Сухуми у него канистра с чачей стояла в шкафу. С тренировки пришел — опрокинул.

— Его «зеленые остановки» помните?

— Это там же было, в Сухуми. А ездили в Очамчиры. Отыграли, Алику местные бадью вина принесли. Едем обратно, он говорит: «Стоп!» И ребятам: «Выйти всем. Вы в туалет хотите. Через десять минут назад» — «Мы не хотим» — «Живо на улицу!» А ехать нам час, не больше. Шестернев пару-тройку стаканов шлепнул: «Заходи, поехали». И так — несколько раз. Уже молча выскакивали.

— Все понимали, зачем остановка?

— Не дураки же. Часа три тащились. Шестернев потом: «Из-за вас на ужин опоздали, не могли потерпеть, всё вам в туалет хочется…»

— Мы слышали, как Шестернев вас с Астаповским в пивную зазвал.

— Остап на Коломенской жил, я — на Автозаводской. Прилетели из Ташкента, автобус нас высаживает. Алик: «Я с вами!» — «Алексеич, мы по домам…»

— Действительно?

— Конечно. Вся жизнь на сборах, а тут единственный выходной. Но Шестернев потащил в пивную. Взяли кружек десять, креветки. Алкаши нас не признали. Сидим. Шестернев, играющий тренер, Остапа как самого младшего за бутылкой посылает.

Наутро тренировка. Все отработали, по домам. И вдруг Шестернев: «Копейкин и Астаповский — еще пять кругов» — «Алексеич, ты что?!» — «А вы вчера режим нарушили».

— Невероятно.

— Команда ушла, мы мотаем круги. Вполголоса Шестернева материм. Заходим в раздевалку — а там один Алик: «Ну что, помылись? Теперь пивка попьем…» — «Да пошел ты! Мы вчера с тобой попили!»

— Оглядываясь на свою футбольную карьеру, о чем сожалеете?

— О том, что 100 голов не забил. 8 мячей не дотянул. Обидно, что не в силах выполнить просьбу внука. Говорит: «Дед, покажи хоть, как играл». Даже ташкентской переигровки на видео не найти. Куда я только ни обращался — и в Узбекистан, и к коллекционеру, который все что возможно собрал. Но и у него этой игры нет. Жаль!

sport-express.ru

Рубрики Пресса, статьи, интервью Теги 4.11.1992 Барселона - ЦСКА, Борис Копейкин

Добавить комментарий

Комментарий *

Имя *

Email *

Сайт

Сохранить моё имя, email и адрес сайта в этом браузере для последующих моих комментариев.

Δ